Как хоронили академика Сахарова
Почти 35 лет назад, в 1989 году, Москва провожала в последний путь академика Андрея Сахарова.
Тысячи людей пришли проститься со «светочем совести». «Собеседник» вспомнил день похорон вместе с фотографом Юрием Борисовым, сделавшим самую известную фотографию траурной процессии.
Прощание в оттепель
Андрей Дмитриевич умер в 68 лет 14 декабря 1989 года в разгар II cъезда народных депутатов СССР, за острыми дебатами на котором следила вся страна. После триумфального возвращения нобелевского лауреата из горьковской ссылки минуло всего три года. 17 декабря прошло прощание с Сахаровым во Дворце молодежи на Комсомольском проспекте, где, по легенде, вдова академика Елена Боннэр попросила Михаила Горбачева зарегистрировать ныне ликвидированный «Мемориал»* – и лидер Советского Союза выполнил просьбу.
Похороны состоялись на следующий день, 18 декабря.
– Я в то время состоял в фотоклубе «Московского комсомольца» и работал в Институте химической физики Академии наук, – вспоминает Юрий Валентинович. – Он находится недалеко от Института физики, где проходило прощание с Андреем Дмитриевичем. Я туда не пошел, а сразу занял место на Лужниковском мосту, зная, что процессия пойдет в эту сторону. Сделал несколько кадров, в том числе с Борисом Ельциным, а потом присоединился к процессии и дошел до Лужников, где проходил митинг.
Людское море в тот день было настолько огромным, что пришлось частично перекрывать три проспекта – Вернадского, Ленинский и Комсомольский, а поезда метро не останавливались на станции «Спортивная». Москвичи шушукались, что это козни властей, пытающихся не дать людям достойно проститься с правозащитником, но скорее всего причина была в желании избежать давки.
– Милиция процессии не мешала, наоборот, помогала организовывать порядок. Тогда были определенные нравственные устои, существовали негласные табу, и их нельзя было нарушать. Власти не вели себя цинично, хотя многим Сахаров стоял поперек горла. Это было романтическое время, время надежд, – рассказывает Юрий Борисов.
Сахарова, казалось, оплакивали все и всё.
– За день до этого был сильный мороз – градусов 20–25, и очереди стояли на холоде, чтобы попасть во Дворец молодежи на прощание. Я там не был, – продолжает фотограф. – А в день похорон наступила резкая оттепель, за сутки температура поднялась до нуля. Слякоть, лужи. Природа словно сама плакала, прощаясь с Андреем Дмитриевичем.
Движение траурной процессии завершилось в Лужниках, где состоялся большой митинг.
Глоток свободы в Лужниках
В Лужниках Юрий Борисов впервые увидел академика Сахарова. Было это несколькими месяцами ранее в том же 1989-м.
– Мы тогда готовились к выборам: я баллотировался в Солнцевский райсовет Москвы, Андрей Дмитриевич – в народные депутаты СССР. И я очень гордился, что меня избрали депутатом и его избрали депутатом, – вспоминает фотограф. – И в Лужниках в мае 1989-го появился своеобразный Гайд-парк, там постоянно шли митинги, постоянно кто-то выступал.
На трибуне были Ельцин, профессор Гавриил Попов, Сахаров, еще малоизвестный Лев Пономарев*, который был его доверенным лицом на выборах. Много новых молодых имен. А потом они все плавно перешли на съезд, и мы их стали слушать по радио и по телевизору. Это время было глотком свободы в нашей стране, тогда еще называвшейся Советским Союзом.
Планета совести
Последние политические речи над гробом покойного были произнесены в Лужниках под звучание полонеза Огинского.
– Митинг вышел достаточно коротким, потому что шествие затянулось. Закончилось все после четырех, ближе к пяти часам вечера. Погода была пасмурная, и уже темнело. Я ничего больше не снимал, – рассказывает Юрий Борисов. – Я помню яркие выступления. Но больше всего у меня в памяти запечатлелась речь Анатолия Собчака. Я его даже зауважал после этого, хотя раньше он мне не очень нравился.
Собчак вспомнил, что 14 декабря (по ст. ст.), в день смерти Сахарова, в 1825 году произошло восстание декабристов. Академик Дмитрий Лихачев назвал на митинге своего покойного коллегу по депутатскому корпусу пророком и человеком XXI века. Евгений Евтушенко – воплощением всего лучшего, что оставила русская интеллигенция. Священник Глеб Якунин сравнил Сахарова с Дон Кихотом.
– После гроб с телом Андрея Дмитриевича увезли на Старое Востряковское кладбище. Туда уже поехали только родные и близкие. Это было правильно – кладбище слишком маленькое, чтобы всех вместить. А митинг потихоньку рассосался сам собой, – вспоминает Юрий Валентинович.
Через некоторое время фотограф посетил могилу академика Сахарова. Он до сих пор с ностальгией и теплотой вспоминает о перестроечных временах свободы. И конечно же об Андрее Дмитриевиче Сахарове.
– Мы, молодые ученые, знали о нем достаточно давно, еще во времена, когда я был студентом, – завершает наш разговор Юрий Борисов. – Смерть Андрея Дмитриевича как обухом по голове ударила. Он ведь достаточно нестарый человек был, но, видимо, жизнь его так сильно потрепала, что сердце не выдержало. Ему столько пришлось пережить, пока он боролся десятилетиями за права человека.
Он лишился всех своих регалий, званий, заслуг, почета и уважения, фактически став изгоем в советской системе. И несмотря на это, Сахаров продолжал оставаться нравственным критерием для общества. Я помню, что около гроба стоял венок, на котором было написано «Планета совести». Он действительно был такой планетой совести.
Мария Соколовская